Развороченному кочергою,
Я стою на тугом, на железном ветру,
Обнимающем время нагое.
Ну же, здравствуй, рубаха наш парень
Норд-Ост,
Наш трудяга, замотанный в доску,
Наш огонь, что глядит на поветь и погост
Аввакумом из хриплой повозки!
Наши лики ты льдяной клешнею цеплял,
Мономаховы шапки срывая,
Ты пешней ударял во дворец и в централ,
Дул пургой на излом каравая.
Нашу землю ты хладною дланью крестил,
Бинтовал Гиндукуши сквозные.
Ты вершины рубил.
Ты под корень косил!
Вот и выросли дети стальные.
Вот они - ферросплавы, титан и чугун,
Вот - торчащие ржавые колья...
Зри, Норд-Ост!
Уж ни Сирин нам,
ни Гамаюн
Не споют над любовью да болью!
Только ты, смертоносный, с прищуром, Восток.
Ты пируешь на сгибших равнинах -
Царь костлявый, в посту и молитве жесток,
Царь, копье направляющий в сына.
Царь мой, ветер барачный, бедняк и батрак,
Лучезарные бэры несущий
На крылах! И рентгенами плавящий мрак!
И сосцы той волчицы сосущий,
Что не Ромула - Рема, - голодных бичей
Из подземок на площади скинет...
Вой, Норд-Ост!
Вой, наш ветер, сиротский, ничей:
Это племя в безвестии сгинет!
Это племя себе уже мылит петлю,
Этот вихрь приговор завывает, -
Ветер, это конец! Но тебя я люблю,
Ибо я лишь тобою живая.
Что видала я в жизни? Лишь лихость одну.
А свободу - в кредит и в рассрочку...
И кудлатую шубу навстречь распахну,
И рвану кружевную сорочку.
И, нагая, стою на разбойном ветру,
На поющем секиру и славу, -
Я стою и не верю, что завтра умру
Ведь Норд-Ост меня любит, шалаву!
Не спущусь я в бетонную вашу нору.
Не забъюсь за алтарное злато.
До конца, до венца - на юру, на ветру.
Им поята, на нем и распята.
