Но это не единственный вариант. СССР был вполне себе информационным обществом – построенным на строгом дозировании информации, ранговым ступенькам и допускам, секретности и всезнании как атрибуте «органов».
Литература того времени лучше позволяет погрузиться в массовое сознание чем самые кропотливые исследования. Например, «Голубая чашка» Гайдара, обжигающая атмосфера военной тайны, определившей сознание нескольких поколений. Или опосредованно – система информационных индексов и закрытие определенных разделов в БВИ у Стругацких. Само собой разумеющиеся рассуждения о том, что катастрофы и чудеса должны быть под грифом «Перед прочтением сжечь» - для общего блага управляемых. Столь язвительно высмеивающие бюрократические пирамиды и несуразицы, авторы совершенно не замечают их основания. Это воспитанный и тщательно лелеемый с детства пробел в логике. Как отец (мать, учитель) глава семейства и не обязан отчитываться перед воспитуемыми в своих действиях и мотивах, а вопросы и сомнения однозначно пресекаются как покушение на авторитет – так же он обязан строго регулировать моральный облик и ограждать от дурных влияний.
Как замечательно сформулировала

Начать хотя бы с феномена детских страшилок. Почему-то в светлом мире пионерлагерей, костров и Крапивина царили скорее дикие нравы повелителей мух. В каждом отряде – дети любят пугаться? – шепотом пересказывали ужасы и неумелые циничные стишки перед сном.
«Это» было, разумеется, самой жгучей и непристойной тайной. Но еще преступнее, пожалуй, были анекдоты о вождях и обыгрывание военных, реже (за давностью событий) революционных тем. Однажды в компании, и уже пару раз в интернете, я слышала рассказы о свастике. Воспитанный в советских идеалах и книгах о юных пионерах знакомый, округляя глаза рассказал мне, как у него буквально чесались руки от желания её нарисовать. Просто повторить на бумаге. Разумеется, никаких антисоветских взглядов, далеко идущих намерений и симпатий к гитлеризму он при этом не имел. Собственно, никто прямо даже не говорил ему, что этого нельзя делать. Тем не менее, действие отчетливо воспринималось как святотатство и крайнее моральное падение. Промучившись пару дней, он все-таки не выдержал и начертил упомянутое в тетрадке с чувством утраты бессмертной души и грядущих вечных мук, листик порвал и сжег на газовой плите, тетрадку выбросил и не спал всю ночь, терзаемый сознанием жуткого преступления и ожидая невесть какой кары.
СССР нес огромную нагрузку коллективного бессознательного переживших мировую, гражданскую и отчественную войны (не считая социальных катаклизмов, голода и междуусобиц ) – людей.
По Честертону, мир вовсе не плох: он полон диких и ненужных добродетелей.
Добродетели военного времени, лагерей и тифозных бараков – некстати передались по наследству ничего не отрефлексировавшему новому поколению. Например, «Молодая гвардия» Фадеева была настоящим романом ужасов, и рассказы о гестаповских пытках заняли заслуженное место в беседах после костра. Никто не помогал школьникам справиться с навалившимися при прочтении обязательного курса литературы кошмарами, с необъяснимым процессом созревания – и дети пытались как умели защититься сами с помощью обесценивания и десакрализации спущенных сверху тезисов, и заполнения лакун в брошенных им фрагментах истории – всякой дрянью. А поскольку официальная политика воспитания была схожа с вполне одобряемым социумом принципом бросания в воду, и пусть плывет - в физической культуре – то и моральные устои предполагали неявное подражание окружающим и вылавливание тенденций «из воздуха». Ну, это же всем понятно. Кому надо знают. Нас не учили, мы женились, и детей нарожали и своим умом до всего дошли.
За 20 лет изменилась, не побоимся умных слов, концепция социализации. У Стругацких охота является непременным мужским делом (женщин тоже берут, если они азартны), нам же сейчас идея истребления внеземной фауны представляется совершенно дикой. В любой повести мэтров весьма легко и просто получить по морде – позже авторы догадались, что управление звездолетами и контакты с иными цивилизациями всё-таки подразумевают некоторое умение сдерживать порывы и вербализовать противоречия. «Отношения» же так и не сформулировались, потому что зачем об этом писать? И так все ясно. Другое дело мужская дружба и интересная работа! Тут и конфликты, и верность, и предательство, и непонимание, и преодоление. С подружками герои привычно резвятся, либо ублажая их либо принимая дань восхищения. Кулинар Ася глубоко и несерьезно не понимает мужа, а единственный пример яркой, запоминающейся страсти у мэтров, увы: классические садомазохисты Абалкин с Глумовой. Кстати, тайна судьбы и происхождения главного героя прекрасно увязывается в одно целое с личными комплексами. Сработало подсознание, и текст опять оказался гениальнее пишущих.
Общество, являющееся венцом эволюции информационных технологий, прекрасно выписано Лемом в «Эдеме». Анонимная диктатура, разобщившая население до полной потери общего языка. «Все всё понимают» и молчат о том, о чем не следует. Местные диссиденты вместо бодания с органами – отправляются в спецпоселения увлекательно бодаться друг с другом. Я думаю, если бы сталинские соколы освоили прокрустику и отправляли в Сибирь группами в составе троцкиста, твердокаменного ленинца, бухаринца, кулака, спекулянта, попа и пары уголовников – им бы даже на охрану тратиться не пришлось.